fanfics

Дневники влюбленного

author: Evalia
description: lovestory: DieXShinya

День первый

Смотреть на его лицо с каждым разом все труднее. Нельзя показывать свои эмоции, нельзя прикасаться к этому лицу. А мне порой кажется, что я умру, даже если только лишь день проведу вдали от его красоты. Это началось ни с чего вдруг. Просто сначала не было, а потом появилось… Хотя нет, неправда… Был один такой момент, когда я стал относиться к нему чуть по-другому. Это случилось после концерта, я чувствовал себя отвратительно и был уверен, что уже ни за какие коврижки не встану и не доеду до дома. Он тогда вызвался отвезти меня к себе и оставить на ночь. Пока мы не сели в машину, все было как всегда: никакой неловкости тогда еще я не испытывал, у меня не возникало бредового желания немедленно, сию секунду коснуться его губ, чтобы убедиться, что они такие же мягкие, какими кажутся. Или заставить его посмотреть мне в глаза, потому что от его взгляда мне становится так замечательно не по себе…
Мы сели в машину, и все неуловимо изменилось, нас окружил маленький мирок, в котором были только мы, замкнутые со всех сторон. Мы оба дышали одним воздухом, каждый вдох возвращая друг другу. Всю дорогу я смотрел на его руки. Почему-то раньше не замечал, какие они красивые, и тяжелые витые кольца это только подчеркивают. Ему так шел тот сценический образ, благо после концерта ни у кого не хватило сил переодеваться и смывать макияж. Глаза густо обведены черным, от этого кажутся еще больше и темнее, губы накрашены блеском, почти прозрачным, никогда не понимал, зачем, ведь из зала все равно не видно. Он вел машину осторожно, почти всю дорогу молчал, но мне и не нужно было слов, с тех пор мне нужен был только он. Когда очарование ночной поездки кончилось, и пришла пора покидать наш маленький мирок, мне показалось, что я лишаюсь чего-то важного в своей жизни. Хотя это не так, я приобрел что-то важное в тот вечер и теперь никуда не могу от этого деться. Как мы дошли до его квартиры я не помню, мне в самом деле было очень плохо, теперь же я вообще мало что помню о своей жизни без него. Да это и не важно. Вот только наутро я проснулся умытым, переодетым в пижаму, лежащим рядом с ним на огромной кровати. Наверное, не было сил готовить комнату для гостей, чему тогда я был безумно счастлив. Все утро, пока он спал, я боялся каждого звука. Боялся, что он проснется, и у меня уже не будет предлога смотреть на него спящего. А во сне он немыслимо хорош! У меня даже дух захватывает от его красоты, когда он лежит на своей кровати, закинув за голову руки, - теперь я знаю, он всегда так спит – отшвырнув подушку, слегка уткнувшись носом в простыню. Еще во сне он часто задирает майку и кладет руку на голый живот. Я теперь тоже так делаю…
Я лежал рядом с ним тихо-тихо, наблюдая за каждым сонным движением, стараясь придвинуться ближе к нему и не потерять рассудка от его близости. Мне безумно хотелось положить голову ему на грудь, а потом сослаться на бессознательные движения во сне, но я боялся, что, прикоснувшись к нему, потеряю контроль. Он вдруг откинул руку, и его пальцы коснулись моей щеки. Блаженство… Я был готов провести так вечность, не отрываясь от его руки, но у вечности явно были свои планы. Потому что потом сказка кончилась, и для меня началась ежедневная пытка: видеть его и не сметь дотронуться. Изо дня в день. Ни за что не показывать ему, что я чувствую. Но я обязательно все изменю.

День второй

Его волосы пахнут ванилью. Я облазил весь город, но нашел шампунь с этим запахом. Фетишист несчастный… Теперь аромат моих собственных волос напоминает мне о нем. А он не заметил этой перемены, или заметил, но не придал значения. Правильно в общем то… Он всегда очень мягок со мной, будто догадывается о чем-то и не хочет обидеть отказом. Гордость надрывается, кричит, что с этим надо кончать, но разве ж кто слушается ее, когда влюблен? Порой он так нежен, что мне кажется, за этим скрывается нечто большее, нежели простая забота. Я раньше боялся летать на самолетах, но он и это смог изменить. Где-то посреди турне, мы оказались в соседних креслах, по дороге на юг страны. При взлете я по привычке зажмурился и стал считать до десяти шепотом. Конечно, он заметил. Взял меня за руку и спросил вдруг:
- Ты мороженое любишь?
- Фисташковое, - ответил я и почему-то покраснел.
Он спросил еще о чем-то, я толком не запомнил, но когда мы прервались, оказалось, что самолет уже летит над облаками, а я совсем не заметил момента взлета… Я с тех пор всегда вспоминаю наш разговор, когда мне страшно. И страх уходит.
На день рождения он подарил мне котенка, такого беленького и пушистого. Я хотел назвать его Рюичи, но со временем характер белого комочка подсказал более правильное имя – Ураган. Он носился по комнатам, словно торнадо, не обделяя своим вниманием ни один участок, и вскоре моя квартира стала напоминать поле боевых действий. Я полюбил котенка. Когда Ураган подрос, он стал толстым и медлительным, и по международной шкале наверняка сбросил несколько баллов.
Какое-то время в начале моего увлечения нашим гитаристом, я ходил сам не свой, возбужденный и нервный. Это заметили все, и мы решили вместе сходить в бар расслабиться. Я как всегда был полон гениальных идей, одной из которых было споить его и соблазнить. Как ни странно я рассматривал эту идею совершенно серьезно, и, хотя пить совсем не умел, определенно надеялся на успех. Напрасно. Споили меня, так что мой грандиозный план с треском провалился, но какая-то выгода от этого все же была: я опять ночевал у него. Утро на этот раз было не столь замечательным, ибо вчерашний вечер давал о себе знать самыми разными способами. Голова была тяжелая и как будто перевешивала остальную часть тела, поэтому передвигался я под немыслимыми углами и все больше зигзагом. Он же был как всегда умопомрачительно хорош: жизнерадостная улыбка, та самая, за которую я его полюбил, и озорное выражение лукавых глаз будто никогда не сходили с его лица. Даже прическа была по обыкновению великолепна. Я даже усомнился, а пил ли он с нами? На репетицию в тот день мы приехали вместе, и всю дорогу меня не покидало ощущение, что так и должно быть на самом деле. Я знаю точно, мы с ним созданы друг для друга, это сквозит в любом его движении. Ведь он сам всегда зовет меня переночевать у него, заботится обо мне больше всех, приносит мне кофе, даже если я забываю попросить, первым находит мои палочки, когда перед началом репетиции я стабильно забываю, куда положил их накануне. Его подарки всегда особенные, такие, словно он чувствует меня, как свое продолжение. Он часто понимает меня без слов, мы умеем говорить глазами. Остальные порой замолкают, наблюдая за нашими переглядываниями, догадываясь или нет, что за ними скрывается. Такое было однажды на репетиции. Он заболел, кашлял, но играть не отказывался. По раскрасневшемуся лицу я понял, что у него поднялась температура, но он отчаянно упрямится, не желая показывать свою слабость. Он никак не мог сам прервать игру. Я тогда спросил его глазами: «Устал?» И он слабо кивнул. Мы прервались по моей инициативе, и отправили его домой отлеживаться. Как же мне хотелось тогда поехать с ним, заботиться о нем, приносить лекарства и заваривать чай, укрывать его одеялом и мерить температуру. Но не вышло… Он ведь сильный. Сам справится. Об этом он тоже сказал мне глазами. Ведь мы теперь и это умели.

День третий

У него было плохое настроение, я чувствовал, хотя и не решался спросить о причине. Я не трогал его весь день, а потом меня как всегда осенило, и я решил тем же вечером воплотить свою идею в жизнь. Мы разошлись рано, у вокалиста были какие-то неотложные дела. Ближе к вечеру, когда начало темнеть, я оделся потеплее и отправился к нему домой. Дверь распахнулась неохотно, будто он знал, кто стоит за ней, и ни за что не хотел открывать. Однако, увидев меня, расплылся в улыбке, он всегда был рад меня видеть. Выглядел он неважно, расстроенным и каким-то несчастным, у меня сердце сжалось от такого зрелища, я был готов убить любого, кто посягнет на его спокойствие.
- Может, прогуляемся? – робко спросил я, почти надеясь на отказ, вся моя уверенность, что я могу помочь, испарилась. Но он только кивнул со своей обычной улыбкой и пошел одеваться. На нем был теплый домашний халат, в котором он смотрелся так очаровательно, что я с трудом сдержался, чтобы не наброситься на него прямо в прихожей. Я представил себе, как он принимает ванну, лежа в ароматной пене, закуривает как обычно сигарету и тихонько мурлычет что-то себе под нос. Картинка получилась яркой, слишком яркой, я даже застонал от бессилия. Он обернулся и удивленно посмотрел на меня. Я вымучил из себя улыбку и покачал головой, пока еще рано. Сдернув с дивана свои джинсы и свитер, он направился в соседнюю комнату, а дверь из вежливости не закрыл, лишь притворил слегка. Я прошел несколько шагов и остановился у самого порога, ненавязчиво бросая взгляды сквозь оставшуюся щель. Он сбросил халат, стоя спиной к двери и неосознанно провел рукой по шее, поправляя волосы. Движение вышло настолько естественным и чувственным, что по моему телу прошла сильная дрожь. Я недолго смог выносить это зрелище и отступил на несколько шагов, закрывая от своих глаз немыслимо привлекательное тело, которое соблазняло каждым жестом. Надо отдать ему должное, оделся он очень быстро, и вышел из комнаты легкой уверенной походкой.
Я повез его на побережье, давняя моя мечта, но в тот момент я думал вовсе не об этом. Солнце уже почти село, лишь на горизонте оставалось легкое напоминание об оранжевом свете. Море на закате… Умопомрачительная картина! И он рядом со мной… Как же хочется взять его за руку, прильнуть к его плечу, подставить макушку под ласковый, чуть снисходительный поцелуй. И сказать ему, наконец, о своих чувствах. А пока я могу наслаждаться его присутствием рядом со мной, это немало, особенно, если вспомнить о тех временах, когда его со мной не было. Мы долго гуляли в тот вечер, говорили мало и почти ни о чем. Только бродили по берегу, наслаждаясь зрелищем раннего заката и запахом моря. Он шел очень медленно, пиная маленькие камушки, косясь на меня, и будто напряженно что-то решая. Прошло уже больше трех часов, когда я понял, что мне удалось заставить его забыть о проблемах, хотя бы ненадолго. Я ничего не узнал тогда, но не слишком к этому стремился, понимал, что не время. В тот момент, когда грусть на его лице сменилась расслабленностью, я облегченно вздохнул и улыбнулся, я бы никогда не позволил ему грустить.
Домой мы вернулись поздно, было далеко заполночь, темнота окутала ночной город, скрывая истину, надевая на все маски. Я никогда не верил темноте, в ней может быть сказано то, от чего рушатся жизни и ломаются судьбы. Я всегда стараюсь избегать темноты, боюсь ее. Вот и тогда, когда мы подъезжали к его дому, я мог сказать ему правду, мне это ничего не стоило, нужно было лишь открыть рот и произнести давно заготовленные слова. И это был бы конец моей истории. Я не сделал этого, хотя порыв был необычайно силен, сдержался. Одному небу известно, как это тяжело, молчать, когда слова сами рвутся наружу, а эмоции сметают остатки здравого смысла. И я сделал то, на что был тогда способен. Сбежал.

День четвертый

Я рано лег спать, хотел выспаться. Куда там! Во втором часу ночи прозвенел телефонный звонок. С неимоверным трудом разлепив глаза, я уставился на определитель и долго соображал, кто это. Через пару минут до меня дошло, что звонит он. Еще какое-то время понадобилось, чтобы сообразить, что необходимо снять трубку. Выполнив это нехитрое действие, я хриплым от сна голосом спросил:
- Что случилось? Ты так поздно…
- Прости, - извиняющийся тон. - Я никому больше не мог позвонить, - остатки сна тут же испарились из моей больной головы. Больше никому… Эти слова вызвали во мне ощущение такого всепоглощающего счастья, что я залепетал:
- Ну что ты! Я ведь еще даже не спал, рассказывай.
- У меня… ммм… проблема. Ты можешь мне помочь, и я был бы невероятно признателен, если…
- Ну конечно! О чем речь! Мне приехать? – Он даже опешил от такого рвения, но через секунду взял себя в руки и благодарно произнес:
- Пожалуйста, если для тебя еще не слишком поздно. Только…
- Да?
- Я в студии…
Я едва удержался, чтобы не выкрикнуть «ради тебя в любое время хоть на край света», заверил только, что мне ничуть не трудно, и бросился одеваться. Натянув широкий свитер и завязав кроссовки, я пулей слетел с лестницы, не дожидаясь лифта, и бросился отпирать машину. Ехать по ночному городу было необыкновенно захватывающе, я и представить не мог, что неоновые огни пустых улиц так меняют ощущение скорости. Через полчаса я был на месте. Он открыл дверь лохматый, в мятой одежде и с безумно горящими глазами. Посторонился, пропуская меня внутрь. В студии было ужасно накурено, на полу валялись исписанные листы бумаги, пластиковые стаканчики из-под кофе, окурки сигарет и подключенная гитара. Я понял, что у него очередной творческий кризис, который, как и многие другие, пройдет к утру, когда в тяжелой голове, наконец, созреет мелодия великого произведения. В этом весь он… Может часами прокручивать несколько аккордов, добиваясь совершенства, извести всех людей поблизости, но ни за что не успокоится, пока не закончит. Я вошел, не задав ни единого вопроса, все и так было ясно. Он усадил меня прямо на пол рядом с собой, подключил вторую гитару и, сунув мне листок с написанными от руки нотами, попросил:
- Сыграй вот это, пожалуйста.
Я прошелся непривычными пальцами по струнам, проверяя, настроена ли гитара, и внимательно проглядел ноты. Всего несколько аккордов, но даже на бумаге выглядит очень любопытно. Он взял свою гитару и уже больше не смотрел на меня, дожидаясь, пока я разберусь с его каракулями и начну играть. Мне понадобилось всего несколько минут, хотя я уже довольно давно не практиковался. По студии разлился мелодичный перезвон включенных не на полную громкость струн. Он внимательно прислушивался к звуку, слегка подыгрывая мне, и вдруг воскликнул:
- Вот здесь! Попробуй чуть по-другому…
Даже не пытаясь объяснить словами, чего он хочет, подошел ко мне, встал за спиной и положил руку на гриф поверх моей. Его дыхание было так близко, что я не удержался и чуть повернул к нему лицо. Мои губы будто нечаянно коснулись его щеки, и я замер, пытаясь как можно дольше продлить это ощущение. Запах табака и кофе. И тонкий, почти неуловимый, ванили, как всегда. Он не заметил моей оплошности или сделал вид, что не заметил, взглянул мне в глаза, чуть улыбнулся и второй рукой коснулся моих пальцев, перемещая их по струнам. В этот момент мне показалось, что он чуть крепче обнял меня… Показалось, конечно. Но он вдруг повернул ко мне лицо и игриво, словно ребенок, сдул с моего лба прядь светлых волос, тихонько рассмеявшись. Я покраснел и опустил глаза. Просто шутка. Знал бы он, что играет с огнем... Сказка продлилась недолго, пришлось сосредоточиться, чтобы сделать то, о чем он просил. Мелодия сформировывалась прямо на глазах, и на нее просто просились слова о любви. Но это мы решим уже днем, все вместе, или не решим, какая теперь разница, если сегодня ночью я с ним. И впереди у нас еще несколько часов до восхода солнца, момента когда все снова станет правдой, и романтика студийной обстановки растворится в предрассветных сумерках.

День пятый

Я никогда не любил вечеринки, в честь чего бы то ни было. Мне не нравилось ощущение того, что ты в толпе, но все же одинок, потому что на таких сборищах до тебя никому нет дела. Все напиваются, как умеют, а непьющим остается лишь выкручиваться с поводами, по которым можно не надираться, не обижая хозяев. Мне обычно трудно даются такого рода выдумки, поэтому я посещаю «вечеринки» только когда есть повод напиться. В тот вечер повода не было, но было другое не менее важное обстоятельство, которое никак не позволяло пропустить встречу коллег. Он собирался прийти.
Я одевался долго и придирчиво, нудно выбирая подходящую одежду. Где-то через полчаса я осознал ужасную истину: надеть НЕЧЕГО. Не понимая, как такое возможно, я уселся на кресло с ногами и тяжко задумался. Не могу я появиться там, где будет он, абы в чем! Концертные костюмы, надо признаться, сидят на мне сногсшибательно, он сам не раз мне об этом сообщал, но заявиться на обычную пьянку в таком виде было не просто неприлично, это было совершенно невозможно! С сожалением глядя на кожаную юбочку, я повесил ее обратно в шкаф. Пришлось изворачиваться. Имелись одни более или менее приличные джинсы, а к ним миленькая футболка, но в целом видок у меня был настолько асексуальный, что я даже поморщился. Я оделся и стал перед зеркалом, прикидывая, что бы такое со своей одеждой сотворить, чтобы придать хоть какой-то пикантности. Осенило меня как всегда внезапно. Ринувшись в соседнюю комнату, я вернулся оттуда с ножницами и с азартно горящими глазами и принялся кромсать свою одежду почем зря. Остановиться удалось только после неожиданно изобретенной дыры на заднице. Смотрелось это не просто отвязно… У меня рот открылся сам собой, когда я увидел свое отражение в зеркале. Оттуда на меня смотрел парень в порезанных джинсах, футболке с отрезанными рукавами и воротом, и этот парень был очччень хорош собой. Через двадцать минут я был на месте, с нетерпением ожидая его появления.
Пока он не пришел, я сидел на низком диванчике в окружении старых знакомых и потягивал джин, это имело за собой две цели: во-первых, мне необходимо было успокоиться, а во-вторых – набраться смелости, чтобы не струсить от одной мысли о том, что он может меня оттолкнуть. Не слыша ни реплик друзей, ни своих ответов на них, я придумывал безумные фразы, которые нужно сказать, точно зная, что все равно их забуду. Мысленно я десять раз перестроил наш разговор, на ходу сочиняя истории и признания.
Внезапно он появился в дверях со стаканом, наполненным сомнительного цвета жидкостью, и, увидев меня, приветливо помахал рукой и двинулся навстречу. Я ждал, не вставая с места, пытаясь выровнять дыхание. Он улыбался, и от его обычной улыбки у меня совсем обычно, как всегда в его присутствии, закружилась голова. Подойдя, он вроде бы поздоровался… И вроде бы сказал что-то. Быть может, я даже ответил, кто теперь знает. Я помню, что, не отрываясь, смотрел на его губы, иногда скользя взглядом по лицу, кивал и бессмысленно улыбался. В какой-то момент он насторожился, обратив, наконец, внимание на мое неадекватное поведение. Нахмурился и спросил о чем-то. Напрасно, я еще долго не мог слышать ни единого слова. А ведь я почти отказался от своего безумства…
Но все же он пришел слишком скоро, так скоро, что я не успел внушить себе ни одной разумной мысли, а потому меня одолевало желание утащить его ко всем чертям с этой вечеринки и дня два не выпускать из постели. Наплевав на конспирацию, я схватил его за руку и зашептал:
- Мне нужно с тобой поговорить, очень срочно. Давай уйдем отсюда, – во время этого монолога я настойчиво тащил его за собой, не обращая внимания на оклики друзей. Он, кажется, понял, что это действительно важно и, не задавая лишних вопросов, позволил усадить себя в машину.
Опомнился только когда мы подъехали к моему дому и спросил с опаской:
- Что случилось?
Я прижал палец к губам, призывая к тишине, и повел его в свою квартиру. Не останавливаясь, мы дошли до спальни, и тогда я позволил себе дышать. Мы стояли в нескольких шагах друг от друга. Какое-то время я просто смотрел на него, а потом вдруг набросился, обнял, прижал к себе что было силы и начал целовать, лихорадочно стягивая с него одежду. Он ничего не понимал сначала, губы были сомкнуты, он и не думал отвечать на мой поцелуй, и тогда я решил пройти этот путь до конца. Не давая ему ни секунды на размышления, я продолжал гладить руками его спину, спускаясь все ниже, а из его рта доносились нечленораздельные звуки, которые можно было при желании истолковать как согласие. Я подхватывал каждый его вздох, руки уже судорожно стягивали с него рубашку, отрывая в спешке пуговицы. Он не пытался меня оттолкнуть, наверное, боялся обидеть, но удерживал меня на определенном расстоянии, не подпуская ближе. Я рвался к его телу, как безумный повторяя «пожалуйста, ну пожалуйста…», всхлипывая и задыхаясь. И он сдался. Я почувствовал, что мое возбуждение невольно передалось ему, и он ослабил хватку, теперь уже не вполне соображая, зачем пытался остановить меня. Я повис на нем всем телом и повалил на кровать, не прерывая поцелуя. Я не заметил момента, когда он перехватил инициативу, но вскоре уже он оказался лежащим на мне сверху, придавливая меня к кровати тяжестью своего тела. И это была настолько восхитительная тяжесть, что я застонал от наслаждения. Мы двигались в немыслимом ритме, иногда забывая дышать, прикасаясь друг к другу словно в последний раз, согревая дыханием каждую клеточку тела, и шепотом просили большего. А потом была вспышка столь ослепительная, что я зажмурился, стиснул руками его запястья и откинул назад голову, замирая… Со следующим ударом сердца я вернулся.
Утреннее солнце лениво скользило по его обнаженному телу, освещая кожу теплым светом, а я сонно наблюдал за ним, перебирая его волосы, гладя пальцами нежную кожу на щеке, и шептал:
- Мой… Только мой Дай…